У нас как-то впиталась эта дедовщина в кровь с потом и пылью улиц.
К 10 годам ты начинал уже различать в воздухе странное слово старшак. Вон старшаки идут, сейчас начнётся. А ты оказывается щегол и хуже понимаешь, что к чему. Ещё бы, ты ведь ещё не в курсе, что такое косяк, что это не проём двери и даже не самокрутка с ганджубасом. Хотя ганджубас – это тоже неизвестное слово и в карты ты ещё не умеешь мухлевать, а поэтому и попадаешь в тот самый косяк регулярно, на то ты и щегол. И дело даже не в том, что старшак мог, например, свободно взять у тебя велосипед или мяч и уйти гонять, а ты должен был сидеть и смотреть, тут конечно всё зависело от твоей храбрости, независимости и кучи других вещей. Дело в том, что старшак должен был быть всегда прав и знать больше и лучше тебя. И как только твои слова показывают, что это не так, сразу на помощь вопрос- выручалка – ты чего щегол, со старшаком решил спорить?
Но время идёт, щеглы становятся старшаками, но вот только проблема то в том, что знания не прибавляют ума, а с возрастом мы не умнеем, увы. Мы плывём, стараемся удержать в голове старые знания, забывая улавливать новые. Вот и растёт, произрастает наше привычное агашество (аға – дядя, каз.) – оно же пресловутое уважение к старшим из нашего детства. Уважай, будь добр учителя, даже если он едва ли грамотней тебя третьеклассника, уважай соседку со скамейки, даже если она вещает, что ты по подвалам шляешься и кошек там трахаешь.
Нет ребята, уважение – это что-то другое. Уважать старшего можно за улыбку навстречу твоему ребетёнку, за слово поддержки, за жизненное умение.
Но старушка сидит за рулём и старушка заходит в трамвайчик, рулит так, как привыкла давно и сидит, как привыкла за годы. И кряхтит, что читать невозможно. что написано мелко и врозь, раньше не было места для меньших, братьев наших и быть не должно.
И заходит бастык полнощёкий, он старшак здесь не по старшинству, он назначен сюда верховодным, значить будет он бдеть по уму, по его чтобы все пресмыкались, а кто врозь, объяснит почему не понять нам гонцов заграничных, что не пьют на двоих по утру, платят сами за водку и харчи, и имеют нахальство ему, старшаку объяснять, что есть правда другая… Чу, замешкался кто-то в проходе, быстро прыгнул назад, был таков. Неужели бастык принародно уважает тебя лишь народ? А в сторонке смеётся в ладошку, говоря что такая судьба, что послали сюда вот такого, для хожденья в народ ч(м)удака.
Но и рядом, такая же песня, каждый уж с малолетства усёк – слушать надо и можно лишь старших, младших слышать ему не давно. Но и старших давно он не слышит, слышит только дыханье своё. Оглянутся б ему хоть на равных, поглядеть, но застила лицо пропаганда седых бакенбардов, что иным заменяют яйцо.